Дело было к вечеру голова болела прямо адово
Стихи
Ты кончай, автомат, умничать!
Мы отучим тебя вольничать,
Мы научим тебя жульничать.
Он повкалывал недельку — с ним обратно беда —
Весь затрясся он, как заяц под стужею,
Не поймешь, чего он каплет — не сироп, не вода,
Может, краска, может, смазка, может хужее.
И стоит, на всех шавкой злобится,
То он плачет, то матюкается,
Это люди — те приспособятся,
А машина — та засекается!
Так и стал автомат шизиком,
Всех пугает своим видиком,
Ничего не понять физикам,
Не понять ничего лирикам.
Так давайте ж друг у друга не воруйте идей,
Не валите друг на друга свои горести,
И вот чего я вам скажу:
Может, станут автоматы не глупее людей,
Только очень это будет не вскорости!
ЖУТКОЕ СТОЛЕТИЕ
В понедельник, дело было к вечеру,
Голова болела, прямо адово.
Заявляюсь я в гараж, к диспетчеру,
Говорю, что мне уехать надобно.
Говорю, давай путевку выпиши,
Чтоб куда подале, да посеверней,
Ты меня не нюхай, я не выпивши,
Это я с тоски такой рассеянный.
Я гулял на свадьбе в воскресение,
Тыкал вилкой в винегрет, закусывал,
Только я не пил за счастье Ксенино,
И вообще не пил, а так… присутствовал.
Я ни шкалика, и ни полшкалика,
А сидел, жевал горбушку черного,
Все глядел на Ксенькина очкарика,
Как он строил из себя ученого.
А я, может, сам из семинарии,
Может, шоферюга я по случаю,
Вижу, даже гости закемарили,
Даже Ксенька, вижу, туча тучею.
Ну, а он поет, как хор у всенощной,
Все про иксы, игреки, да синусы,
А костюмчик — и взглянуть то не на что
Индпошив, фасончик — на-ка, выкуси!
И живет-то он не в Дубне атомной,
А в НИИ каком-то под Каширою,
Врет, что он там шеф над автоматною
Электронно-счетною машиною.
Дескать, он прикажет ей, помножь-ка мне
Двадцать пять на девять с одной сотою,
И сидит потом, болтает ножками,
Сам сачкует, а она работает.
А она работает без ропота,
Огоньки на пульте обтекаемом!
Ну, а нам-то, нам-то среди роботов,
Нам что делать, людям неприкаянным?!
В общем, слушал я, как замороженный,
А потом меня как чтой-то подняло,
Встал, сказал — за счастье новорожденной!
Может, кто не понял — Ксенька поняла!
И ушел я, не было двенадцати,
Хлопнул дверью — празднуйте, соколики!
И в какой-то, вроде бы, прострации
Я дошел до станции Сокольники.
В автомат пятак засунул молча я,
Будто бы в копилку на часовенку,
Ну, а он залязгал, сука волчая,
И порвал штаны мне снизу доверху.
Дальше я не помню, дальше — кончики!
Плакал я и бил его ботинкою,
Шухера свистели в колокольчики,
Граждане смеялись над картинкою.
Так, давай, папаша, будь союзником,
До суда поезжу дни последние,
Ах, обрыдла мне вся эта музыка,
Это автоматное столетие!
ФЕСТИВАЛЬ ПЕСНИ В СОПОТЕ В АВГУСТЕ 1969
Над черной пажитью разрухи,
Над миром, проклятым людьми,
Поют девчонки о разлуке,
Поют мальчишки о любви!
Они глядят на нас в тревоге
И не умеют скрыть испуг,
Но наши страхи, наши боги
Для них — пустой и жалкий звук.
И наши прошлые святыни —
Для них — пустые имена,
И правда, та что посредине,
И им и нам еще темна!
И слышит Прага, слышит Сопот,
Истошный шепот: «Тру-ля-ля!»
Но пробивается сквозь шепот
Кирзовый шепот патруля!
Нас отпустили на поруки,
На год, на час, на пять минут,
Поют девчонки о разлуке,
Мальчишки о Любви поют!
Они лады перебирают,
Как будто лезут на рожон.
Они слова перевирают,
То в соль-мажор, то в ре-мажор.
А я, крестом раскинув руки,
Как оступившийся минер —
Все о беде, да о разлуке,
Все в ре-минор, да в ре-минор…
ОТРЫВОК ИЗ РАДИО-ТЕЛЕВИЗИОННОГО
РЕПОРТАЖА
О ФУТБОЛЬНОМ МАТЧЕ МЕЖДУ СБОРНЫМИ
КОМАНДАМИ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И
СОВЕТСКОГО СОЮЗА
…Итак, судья Бидо, который, кстати, превосходно
проводит сегодняшнюю встречу, просто превосходно,
сделал внушение английскому игроку, — и матч про-
должается. И снова, дорогие товарищи болельщики,
дорогие наши телезрители, вы видите на наших
экранах, как вступают в единоборство центральный
нападающий английской сборной, профессионал из
клуба «Стар» Боби Лейтон и наш замечательный мас-
тер кожаного мяча, аспирант Московского
педагогического института Владимир Лялин — капи-
тан и любимец нашей сборной! В этом единоборстве
( кстати, обратите внимание, интересный игровой
момент), итак, в этом единоборстве соперники
соревнуются не только в технике владения мячом,
но в понимании самой, так сказать, природы игры,
в умении предугадать и предупредить самые
тончайшие стратегические и тактические замыслы
соперника…
А он мне все по яйцам целится,
Этот Боби, сука рыжая,
А он у них за то и ценится —
Мистер-шмистер, ставка высшая!
А я ему по-русски, рыжему, —
Как ни целься — выше, ниже ли,
Ты ударишь — я, бля, выживу,
Я ударю — ты, бля, выживи!
Ты, бля, думаешь, напал на дикаря,
Думал вдарить, бля, по-близкому,
В дамки шел?!
А он с земли мне по-английскому —
«Данке шен!…»
…Да, странно, странно, просто непонятное
решение — судья Бидо принимает обыкновенный
силовой прием за нарушение правил и назначает
одиннацатиметровый удар в наши ворота. Это
неприятно, это неприятно, несправедливо и… а…
вот здесь мне подсказывают — оказывается, этот
судья Бидо просто прекрасно известен нашим
журналистам, как один из самых продажных
политиканов от спорта, который в годы оккупации
Франции сотрудничал с гитлеровской разведкой. Ну,
итак, мяч установлен на одиннацатиметровой
отметке, кто же будет бить, а , ну, все тот же
самый Боби Лейтон, он просто симулировал травму,
вот он разбегается, удар!.. Да, досадный и
несправедливый гол, кстати, единственный гол за
всю эту встречу, единственный гол за полминуты до
окончания матча, единственный и несправедливый,
досадный гол, забитый в наши ворота.
Да, игрушку мы просерили,
Протютюкали, прозяпали,
Хорошо б она на Севере,
А ведь это ж, бля, на Западе.
И пойдет теперь мурыжево —
Федерация, хренация,
Как, мол, ты не сделал рыжего —
Где ж твоя квалификация?!
Вас, засранцев, опекаешь и растишь,
А вы, суки, нам мараете престиж!
Ты ж советский, ты же чистый, как кристал!
Начал делать, так уж делай, чтоб не встал!
Духу нашему спортивному
Цвесть везде!
Я отвечу по-партийному —
Будет сде…!
ГОРЕСТНАЯ ОДА СЧАСТЛИВОМУ ЧЕЛОВЕКУ
посвящается Петру Григорьевичу Григоренко
Когда хлестали молнии ковчег,
Воскликнул Ной, предупреждая страхи:
«Не бойтесь, я счастливый человек,
Я человек, родившийся в рубахе!»
Родившийся в рубахе человек
Мудрейшие, почтеннейшие лица
С тех самых пор, уже который век,
Напрасно ищут этого счастливца.
Который век все нет его и нет,
Лишь горемыки прут без перебоя,
И горячат умы, и застят свет,
А Ной наврал, как видно, с перепоя!
И стал он утешеньем для калек,
И стал героем сказочных забавок, —
Родившийся в рубашке человек,
Мечта горластых, повивальных бабок!
А я гляжу в окно на грязный снег,
На очередь к табачному киоску,
И вижу, как счастливый человек
Стоит и разминает папироску.
Он брал Берлин! Он, правда, брал Берлин,
И врал про это скучно и нелепо,
И вышибал со злости клином клин,
И шифер с базы угонял «налево».
Вот он выходит в стужу из кино,
И сам не зная про свою особость,
Мальчонке покупает «эскимо»,
И лезет в переполненный автобус.
Он водку пил и пил одеколон,
Он песни пел и женщин брал нахрапом!
А сколько он повкалывал кайлом!
А сколько он протопал по этапам!
И сух был хлеб его, и прост ночлег!
Но все народы перед ним — во прахе.
Вот он стоит — счастливый человек,
Родившийся в с м и р и т е л ь н о й рубахе!
ПЕСНЯ ПРО СЧАСТЬЕ
Ты можешь найти на улице копейку
И купить коробок спичек,
Ты можешь найти две копейки
И позвонить кому-нибудь из автомата,
Ну, а если звонить тебе некому,
Так зачем тебе две копейки?
Не покупать же на две копейки
Два коробка спичек!
Можно вообще обойтись без спичек,
А просто прикурить у прохожего,
И заговорить с этим прохожим,
И познакомиться с этим прохожим.
И он даст тебе номер своего телефона,
Чтоб ты позвонил ему из автомата…
Но как же ты сможешь позвонить ему из автомата,
Если у тебя нет двух копеек?!
Так что лучше уж не прикуривай у прохожего,
Лучше просто купить коробок спичек.
Впрочем, и для этого сначала нужно
Найти на улице одну копейку…
ПЕСНЯ О ТБИЛИСИ
Источник
ЖУТКОЕ СТОЛЕТИЕ
Посвящается Е. С. Вентцель
В понедельник, дело было к вечеру,
Голова болела, прямо адово,
Заявляюсь я в гараж, к диспетчеру,
Говорю, что мне уехать надобно.
Говорю, давай путевку выпиши,
Чтоб куда подале, да посеверней,
Ты меня не нюхай, я не выпивши,
Это я с тоски такой рассеянный.
Я гулял на свадьбе в воскресение,
Тыкал вилкой в винегрет, закусывал,
Только я не пил за счастье Ксенино,
И вообще не пил, а так… присутствовал.
Я ни шкалика, и ни полшкалика,
А сидел жевал горбушку черного,
Все глядел на Ксенькина очкарика,
Как он строил из себя ученого.
А я, может, сам из семинарии,
Может, шоферюга я по случаю,
Вижу, даже гости закемарили,
Даже Ксенька, вижу, туча тучею.
Ну, а он поет, как хор у всенощной,
Все про иксы, игреки да синусы,
А костюмчик – и взглянуть-то не на что –
Индпошив, фасончик – на-ка, выкуси!
И живет-то он не в Дубне атомной,
А в НИИ каком-то под Каширою,
Врет, что он там шеф над автоматною
Электронно-счетною машиною.
Дескать, он прикажет ей, помножь-ка мне
Двадцать пять на девять с одной сотою,
И сидит потом, болтает ножками,
Сам сачкует, а она работает.
А она работает без ропота,
Огоньки на пульте обтекаемом!
Ну, а нам-то, нам-то среди роботов,
Нам что делать людям неприкаянным?!
В общем, слушал я как замороженный,
А потом меня как чтой-то подняло,
Встал, сказал – за счастье новорожденной!
Может, кто не понял, – Ксенька поняла!
И ушел я, не было двенадцати,
Хлопнул дверью – празднуйте, соколики!
И в какой-то, вроде бы, прострации
Я дошел до станции Сокольники.
В автомат пятак засунул молча я,
Будто бы в копилку на часовенку,
Ну, а он залязгал, сука волчая,
И порвал штаны мне снизу доверху.
Дальше я не помню, дальше – кончики!
Плакал я и бил его ботинкою,
Шухера свистели в колокольчики,
Граждане смеялись над картинкою…
Так, давай, папаша, будь союзником,
До суда поезжу дни последние,
Ах, обрыдла мне вся эта музыка,
Это автоматное столетие!
ФЕСТИВАЛЬ ПЕСНИ В СОПОТЕ В АВГУСТЕ 1969
Над черной пажитью разрухи,
Над миром проклятым людьми,
Поют девчонки о разлуке,
Поют мальчишки о любви!
Они глядят на нас с тревогой
И не умеют скрыть испуг,
Но наши страхи, наши боги
Для них – пустой и жалкий звук.
И наши прошлые святыни –
Для них – пустые имена,
И правда та, что посредине,
И им и нам еще темна!
И слышит Прага, слышит Сопот,
Истошный шепот: «Тру-ля-ля!»
Но пробивается сквозь шепот
Кирзовый топот патруля!
Нас отпустили на поруки,
На год, на час, на пять минут,
Поют девчонки о разлуке,
Мальчишки о любви поют!
Они лады перебирают,
Как будто лезут на рожон,
Они слова перевирают,
То в соль-мажор, то в ре-мажор.
А я крестом раскинув руки,
Как оступившийся минер –
Все о беде и о разрухе,
Все в ре-минор, да в ре-минор…
Источник
Александр Галич
В понедельник, дело было к вечеру,
Голова болела, прямо адово.
Заявляюсь я в гараж, к диспетчеру,
Говорю, что мне уехать надобно.
Говорю, давай путевку выпиши,
Чтоб куда подале, да посеверней,
Ты меня не нюхай, я не выпивши,
Это я с тоски такой рассеянный.
Я гулял на свадьбе в воскресение,
Тыкал вилкой в винегрет, закусывал,
Только я не пил за счастье Ксенино,
И вообще не пил, а так… присутствовал.
Я ни шкалика, и ни полшкалика,
А сидел, жевал горбушку черного,
Все глядел на Ксенькина очкарика,
Как он строил из себя ученого.
А я, может,сам из семинарии,
Может, шоферюга я по случаю,
Вижу, даже гости закемарили,
Даже Ксенька, вижу, туча тучею.
Ну, а он поет, как хор у всенощной,
Все про иксы, игреки, да синусы,
А костюмчик — и взглянуть то не на что
Индпошив, фасончик — на-ка, выкуси!
И живет-то он не в Дубне атомной,
А в НИИ каком-то под Каширою,
Врет, что он там шеф над автоматною
Электронно-счетною машиною.
Дескать, он прикажет ей, помножь-ка мне
Двадцать пять на девять с одной сотою,
И сидит потом, болтает ножками,
Сам сачкует, а она работает.
А она работает без ропота,
Огоньки на пульте обтекаемом!
Ну, а нам-то, нам-то среди роботов,
Нам что делать, людям неприкаянным?!
В общем, слушал я, как замороженный,
А потом меня как чтой-то подняло,
Встал, сказал — за счастье новорожденной!
Может, кто не понял — Ксенька поняла!
И ушел я, не было двенадцати,
Хлопнул дверью — празднуйте, соколики!
И в какой-то, вроде бы, прострации
Я дошел до станции Сокольники.
В автомат пятак засунул молча я,
Будто бы в копилку на часовенку,
Ну, а он залязгал, сука волчая,
И порвал штаны мне снизу доверху.
Дальше я не помню, дальше — кончики!
Плакал я и бил его ботинкою,
Шухера свистели в колокольчики,
Граждане смеялись над картинкою.
Так, давай, папаша, будь союзником,
До суда поезжу дни последние,
Ах, обрыдла мне вся эта музыка,
Это автоматное столетие!
Идет поиск видеоклипа в базе…
(при отсутствии ролика в базе, ничего не произойдет)
Александр Галич
В понедельник, дело было к вечеру,
Голова болела, прямо адово.
Заявляюсь я в гараж, к диспетчеру,
Говорю, что мне уехать надобно.
Говорю, давай путевку выпиши,
Чтоб куда подале, да посеверней,
Ты меня не нюхай, я не выпивши,
Это я с тоски такой рассеянный.
Я гулял на свадьбе в воскресение,
Тыкал вилкой в винегрет, закусывал,
Только я не пил за счастье Ксенино,
И вообще не пил, а так… присутствовал.
Я ни шкалика, и ни полшкалика,
А сидел, жевал горбушку черного,
Все глядел на Ксенькина очкарика,
Как он строил из себя ученого.
А я, может,сам из семинарии,
Может, шоферюга я по случаю,
Вижу, даже гости закемарили,
Даже Ксенька, вижу, туча тучею.
Ну, а он поет, как хор у всенощной,
Все про иксы, игреки, да синусы,
А костюмчик — и взглянуть то не на что
Индпошив, фасончик — на-ка, выкуси!
И живет-то он не в Дубне атомной,
А в НИИ каком-то под Каширою,
Врет, что он там шеф над автоматною
Электронно-счетною машиною.
Дескать, он прикажет ей, помножь-ка мне
Двадцать пять на девять с одной сотою,
И сидит потом, болтает ножками,
Сам сачкует, а она работает.
А она работает без ропота,
Огоньки на пульте обтекаемом!
Ну, а нам-то, нам-то среди роботов,
Нам что делать, людям неприкаянным?!
В общем, слушал я, как замороженный,
А потом меня как чтой-то подняло,
Встал, сказал — за счастье новорожденной!
Может, кто не понял — Ксенька поняла!
И ушел я, не было двенадцати,
Хлопнул дверью — празднуйте, соколики!
И в какой-то, вроде бы, прострации
Я дошел до станции Сокольники.
В автомат пятак засунул молча я,
Будто бы в копилку на часовенку,
Ну, а он залязгал, сука волчая,
И порвал штаны мне снизу доверху.
Дальше я не помню, дальше — кончики!
Плакал я и бил его ботинкою,
Шухера свистели в колокольчики,
Граждане смеялись над картинкою.
Так, давай, папаша, будь союзником,
До суда поезжу дни последние,
Ах, обрыдла мне вся эта музыка,
Это автоматное столетие!
Источник
Выбрать главу
— 76
Он приехал из родимого Глазго, А ему суют по рылу, как назло, Прямо назло, говорю, прямо назло, Прямо ихней пропаганде, как масло !
Ну, начались тут трения с Лондоном, Взяли наших посольских в клещи ! Раз, мол, вы оскорбляете лорда нам, Мы вам тоже написаем в щи !
А как приняли лорды решение Выслать этих, и третьих, и др., -Наш сержант получил повышение, Как борец за прогресс и за мир !
И никто и не вспомнил о Шейлочке, Только брючник надрался — балда ! Ну, а Шейлочку в «раковой шеечке» Увезли неизвестно куда !
Приходили два хмыря из Минздрава -Чуть не сутки проторчали у зава, Он нам после доложил на летучке, Что у ней, мол, со здоровием лучше.
Это ж с-психа, говорит, ваша дружба Не встречал в ней ответа, как нужно ! Так, как нужно, говорит, так, как нужно … Ох, до чего ж все, братцы, тошно и скушно !
(193)
ПРО МАЛЯРОВ, ИСТОПНИКА И
ТЕОРИЮ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Чувствуем с напарником — ну и ну, Ноги прямо ватные, все в дыму, Чувствуем — нуждаемся в отдыхе, Чтой-то нехорошее в воздухе. Взали «жигулевского» и «дубняка», Третьим пригласили истопника, Приняли, добавили еще раза, Тут нам истопник и открыл глаза На ужасную историю Про Москву и про Париж, Как наши физики проспорили Ихним физикам пари. Все теперь на шарике вкривь и вкось, Шиворот-навыворот, набекрень, И что мы с вами думаем день — ночь, А что мы с вами думаем ночь — день. И рубают финики лопари, А в Сахаре снегу — невпроворот, Это гады-физики на пари, Раскрутили шарики наоборот. И там, где полюс был, там тропики, А где Нью-Йорк — Нахичевань, А что люди мы, а не бобики, Им на это начихать! Рассказывал нам все это истопник, Вижу, мой напарник, ну прямо сник, Раз такое дело — гори огнем! Больше мы малярничать не пойдем!
— 77
Взяли в поликлинике бюллетень, Нам башку работою не морочь! И что ж тут за работа, если ночью день, А потом обратно не день, а ночь!
И при всей квалификации Тут возможен перекос, Это ж все-таки радиация, А не медный купорос!
Пятую неделю я не сплю с женой, Пятую неделю я хожу больной, Тоже и напарник мой плачется, Дескать, он отравленный начисто.
И лечусь «столичною» лично я, Чтобы мне с ума не стронуться, Истопник сказал — «столичная» Очень хороша от стронция.
И то я верю, а то не верится, Что минует та беда… А шарик вертится и вертится, И все время не туда!
(195)
Я ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ В НАУЧНОМ СПОРЕ
между доктором филологических наук, проф. Б.А.Бяликом и действительным членом
Академии наук СССР С.Л.Соболевым по вопросу о том, может ли машина мыслить.
Я не чикался на курсах, не зубрил сопромат, Я вполне в научном мире личность лишняя.
Но вот чего я усек: Газированной водой торговал автомат, За копейку — без сиропа, за три — с вишнею. И такой торговал вольностью, Что за час его весь выпили, Стаканы наливал полностью, А людям никакой прибыли, А людям никакой выгоды, Ни на зуб с дуплом компенсации, Стали люди искать выхода Из безвыходной ситуации. Сели думать тут ребятки, кто в беде виноват, Где в конструкции ошибка, в чем неправильность, Разобрали тут ребята весь как есть автомат, Разобрали, устранили неправедность. А теперь крути, а то выпорем, Станешь, дура, тогда умною. Приспособим тебя к выборам, Будешь в елках стоять урною. Ты кончай, автомат, школьничать, Ты кончай, автомат, умничать! Мы отучим тебя вольничать, Мы научим тебя жульничать.
— 78
Он повкалывал недельку — с ним обратно беда Весь затрясся он, как заяц под стужею, Не поймешь, чего он каплет — не сироп, не вода, Может, краска, может, смазка, может хужее.
И стоит, на всех шавкой злобится, То он плачет, то матюкается, Это люди — те приспособятся, А машина — та засекается! Так и стал автомат шизиком, Всех пугает своим видиком, Ничего не понять физикам, Не понять ничего лирикам.
Так давайте ж друг у друга не воруйте идей, Не валите друг на друга свои горести,
И вот чего я вам скажу: Может, станут автоматы не глупее людей, Только очень это бутет не вскорости!
(197)
ЖУТКОЕ СТОЛЕТИЕ
В понедельник, дело было к вечеру, Голова болела, прямо адово. Заявляюсь я в гараж, к диспетчеру, Говорю, что мне уехать надобно. Говорю, давай путевку выпиши, Чтоб куда подале, да посеверней, Ты меня не нюхай, я не выпивши, Это я с тоски такой рассеянный. Я гулял на свадьбе в воскресение, Тыкал вилкой в винегрет, закусывал, Только я не пил за счастье Ксенино, И вообще не пил, а так… присутствовал. Я ни шкалика, и ни полшкалика, А сидел, жевал горбушку черного, Все глядел на Ксенькина очкарика, Как он строил из себя ученого. А я, может,сам из семинарии, Может, шоферюга я по случаю, Вижу, даже гости закемарили, Даже Ксенька, вижу, туча тучею. Ну, а он поет, как хор у всенощной, Все про иксы, игреки, да синусы, А костюмчик — и взглянуть то не на что Индпошив, фасончик — на-ка, выкуси ! И живет-то он не в Дубне атомной, А в НИИ каком-то под Каширою, Врет, что он там шеф над автоматною Электронно-счетною машиною.
— 79
Дескать, он прикажет ей, помножь-ка мне Двадцать пять на девять с одной сотою, И сидит потом, болтает ножками, Сам сачкует, а она работает.
А она работает без ропота, Огоньки на пульте обтекаемом ! Ну, а нам-то, нам-то среди роботов, Нам что делать, людям неприкаянным ?!
В общем, слушал я, как замороженный, А потом меня как чтой-то подняло, Встал, сказал — за счастье новорожденной ! Может, кто не понял — Ксенька поняла !
И ушел я, не было двенадцати, Хлопнул дверью — празднуйте, соколики ! И в какой-то, вроде бы, прострации Я дошел до станции Сокольники.
В автомат пятак засунул молча я, Будто бы в копилку на часовенку, Ну, а он залязгал, сука волчая, И порвал штаны мне снизу доверху.
Дальше я не помню, дальше — кончики ! Плакал я и бил его ботинкою, Шухера свистели в колокольчики, Граждане смеялись над картинкою.
Так, давай, папаша, будь союзником, До суда поезжу дни последние, Ах, обрыдла мне вся эта музыка, Это автоматное столетие!
(201)
ФЕСТИВАЛЬ ПЕСНИ В СОПОТЕ В АВГУСТЕ 1969
Над черной пажитью разрухи, Над миром, проклятым людьми, Поют девчонки о разлуке, Поют мальчишки о любви! Они глядят на нас в тревоге И не умеют скрыть испуг, Но наши страхи, наши боги Для них — пустой и жалкий звук. И наши прошлые святыни Для них — пустые имена, И правда, та что посредине, И им и нам еще темна! И слышит Прага, слышит Сопот, Истошный шепот: «Тру-ля-ля!» Но пробивается сквозь шепот Кирзовый шепот патруля! Нас отпустили на поруки, На год, на час,на пять минут, Поют девчонки о разлуке, Мальчишки о Любви поют! Они лады перебирают, Как будто лезут на рожон. Они слова перевирают, То в соль-мажор, то в ре-мажор. А я, крестом раскинув руки, Как оступившийся минер Все о беде, да о разлуке, Все в ре-минор, да в ре-минор…
Источник
