Никогда в жизни не болела голова

Кто-то скажет и, наверное, справедливо, что моей истории не место в этой серии публикаций. Я не побеждала онкологию, не вынуждена скрывать свой диагноз как «стыдный», все мои конечности на месте. Просто болит голова. Сильно, иногда ужасно, а время от времени так, что я, многое повидавшая в жизни сорокалетняя, рожавшая, оперированная, чем только не болевшая женщина, вою в подушку, закусив её край.

Или не в состоянии не то что из дома выйти, а дойти, например, до туалета. Если на этот раз не повезло и приступ тяжёлый, то я не смогу читать, писать, нормально общаться. Иногда приступы длятся неделями, тогда прощай, сон, нам так хорошо было вместе.

Здравствуйте, меня зовут Зоя, и у меня мигрень. Впрочем, первые чуть не двадцать лет моих мучений я понятия не имела, как это называется. Не помню, когда моя голова заболела впервые. Точнее, помню, что она болела всегда: и в школе, и в детском саду.

Память выталкивает давний-предавний случай: мне лет пять, может быть, шесть. Я стою на пороге детсадовской группы. Мне очень-очень плохо и очень больно, мой глаз и мой висок просто раскалываются, я ничего не понимаю и тихо плачу, вцепившись в косяк. А голову с больной стороны крепко-крепко, до искр из глаз, прижимаю к кафельной стенке. Так немного, но легче. И через группу ко мне идёт наша самая страшная и строгая воспитательница. Идёт и требует, чтобы я немедленно прекратила и шла к ребяткам. Я её очень боюсь. Но идти не могу.

Понятия не имею, почему в те годы считалось, что у ребёнка голова болеть не может. Но я это слышала постоянно — от воспитателей в детском саду, от учителей в школе, от вожатых в летних лагерях: «В твоём-то возрасте? Не придумывай, не может быть!» Иногда добавляли: «Рано тебе таблетки глотать». Чуть позже начали давать половинки серо-коричневого, противного на вкус «Цитрамона», но он никогда не помогал, вот совсем ни капли. И тогда мне верили ещё меньше.

И ты ползёшь на зарядку или линейку, отсиживаешь урок или пытаешься что-то делать на физкультуре с этим чугунным раздирающим и невыносимым в голове. Сгибаешься, и тебя выворачивает — хоть завтраком (обедом, ужином), который тоже заставили съесть, хотя ты не можешь, ведь еда пахнет, невыносимо сильно пахнет, не хочу, не могу, хоть вовсе насухую.

Кстати, в моей семье в мои головные боли тоже не сильно верили. Причём те самые люди, которые тоже всю жизнь от них мучились и от которых, судя по всему, я это проклятие унаследовала.

Бабушка довольно хохотала: «Голова не попа, завяжи да лежи» и тащила меня с приступом в горячо натопленную баню, на покос по самой жаре, закутывала в толстый спальный мешок и укладывала спать в самой духоте — на жарко натопленной печи. Не болит, не выдумывай. И не реви! Больше поплачешь — меньше пописаешь.

Моя мама, лихо коловшая себе при точно таких же приступах инъекционные анальгетики (не помогало, но, видимо, часто совпадало с облегчением состояния), постоянно советовала «погулять», «меньше над книжками сидеть», сетовала на то, что это у меня «от сутулости», «от телевизора», «от музыки дурацкой».

Годам к пятнадцати я поняла, что так дальше жить нельзя: приступы стали чаще, тяжелее, многодневнее. И пошла по врачам. Всё с тем же «дяденька/тётенька врач очередной специализации, у меня очень, очень, очень часто и сильно болит голова, я в прямом смысле выражения есть не могу, я спать не могу, мне учиться надо, а я в книге фигу вижу, и буквы режут мой несчастный мозг, кстати, как и звуки, и тем более движущиеся картинки, в том же окне автобуса, дяденька доктор, меня тошнит и ведёт, мне поступать надо, что мне делать»?

Дяденьки и тётеньки жевали губы, мерили мне давление, смотрели глазное дно. Нашли у меня астигматизм (нарушение зрения) и радостно для начала свалили всё на него. Очки я носить не смогла, после их надевания приступ начинался почти гарантировано. «Ну нет, так нет, сами не носите, а потом жалуетесь!», — сказали врачи. А приступы продолжались.

Другие доктора обнаружили у меня лёгкий сколиоз и некоторый шейный остеохондроз. «О, так вот в чём дело!» — сказали врачи. И прописали какую-то гимнастику, капельницы и уколы препаратов, которые сейчас украшают список «лекарств» с доказанной неэффективностью, и массаж. Приступы продолжались и усиливались.

Становилось всё хуже. Мои врачи (за это время я успела получить травму головы и полежать в соответствующем отделении) стали гнуть палку в ту сторону, что это возрастное, вот закончится твоё, Зоя, половое созревание, тогда полегчает, а вообще, обследовать бы тебя по этой части. И знаешь, начнёшь вести половую жизнь — пройдёт.

Лет в семнадцать-девятнадцать, уже студенткой, я каким-то образом наныла направление к редкому тогда в наших краях специалисту — гинекологу-эндокринологу.

Ну надо же обследоваться, это у меня «женское», половосозревательное. Помню, что долго ждала приема, очень надеялась, что сейчас-то мне помогут. Специалист оказалась недовольной женщиной в возрасте, которой было совсем не интересно слушать про то, что у меня много часто и ужасно сильно болит голова.

Она меня оборвала и осмотрела. В местах, далёких от её компетенции, обнаружила косметику и долго сокрушалась, что сейчас девчонки сначала всякое на себя мажут, а потом жалуются, что что-то там болит. Облепиховым масличком губки смазывать надо, будут, как розанчики. И курите ещё все, раньше стыдно было, чтобы девушка курила, тут и не голова заболит. Родить тебе надо, не до головы будет.

Помню, тогда же со мной в полный рост случилось то, что называют аурой — голова тоскливо намекала на скорый приступ уже не первый день, в виске шевельнулось и заболело всерьёз, и вдруг мир перед глазами подёрнулся нереальностью. Сначала обои на стене и вид за окном (как же мне повезло, что я была дома) подёрнулся тенью движения и развалился.

Тогда были в моде «объёмные изображения» — на листе напечатаны какие-то бессмысленные повторяющиеся загогулины, но, если правильно растопырить глаза в разные стороны и осторожно свести почти на переносице, из хаоса возникает 3d-картинка. Это было точно так же, только наоборот. Реальность сместилась и поплыла загогулинами. Бог знает, что я в тот момент подумала. Впрочем, я тоже знаю. Я решила, что сошла с ума. После этого случая «загогулины» стали повторяться. Иногда одни, иногда — со слепящими пятнами, похожими на то, как если бы человек смотрел на лампочку и «засветил» глаза, видя перед собой слепое пятно в виде её спирали.

За загогулинами всегда приходила самая страшная боль — невыносимая, пульсирующая, заставляющая крутить жгут из чего попало и стягивать, стягивать проклятую голову, массировать виски, затылок, брови так, что наутро обнаруживались синяки от моих собственных пальцев.

С тех самых пор вьетнамская «Звёздочка» и её аналоги — мои вечные спутники. О, нет, не смазать капелькой виски. Я натирала ею всю голову, шею, ноздри изнутри, могла накапать её жидкую форму из пузатого тюбика с красным верблюдом на этикетке в воду. И полоскать ею рот, пока от жжения не вышибет не то что слезу, пот.

Нет, это не помогало, конечно, лишь отвлекало сознание от боли. А утром, смыв всё это с себя, с больными запавшими глазами, бледная, измученная болью и тошнотой — на учёбу, на работу. Какой такой больничный? При головной боли? Издеваетесь? Следующий!

Приблизительно в те годы моей маме поставили диагноз «мигрени». Ну и мне потом за компанию, «это же у вас семейное». Но тогда никто толком не знал, что такое эта самая мигрень. Прописывали обезболивающие, которые совершенно не действовали, средства от повышенного давления, от которых становилось хуже, всё те же капельницы всё с теми же «фуфломицинами». Мне тогда всё чаще повторяли: «Родишь — станет лучше», ну а матери: «после климакса полегчает».

Родила я рано, в двадцать один год. Моё «спасение от мигрени» сейчас на втором курсе, и у него тоже мигрени. Семейное проклятие, что поделать.

Всю жизнь буду помнить, каково мне было во время беременности. Голова болела чуть ли не постоянно, вопрос был в «сегодня лучше» или «сегодня хуже». Если раньше я более-менее понимала, что приступ могут спровоцировать усталость, духота, стресс, перегруженность, и избегала их как могла, то теперь моё тело жило своей жизнью.

Таблеток не давали, врачи стращали: «А как же ребёнок, терпи»; муж, тогда, увы, не бывший, истерично контролировал, чтобы я не принимала обезболивающих, не мазалась «Звёздочкой», не смела в ночи, подвывая, шататься по квартире. Делай вид, что не болит. Раньше в поле рожали. Не мешай спать!

Когда я ехала рожать, у меня болела голова.

Но в полный рост хлебнуть довелось потом, уже после выписки. В чужом городе, вдали от родни и друзей под гундёж мужа, что я-де должна всё мочь и успевать сама. Наедине с новорожденным сыном, которому не объяснишь, что, сыночек, просто у мамы разрывы, у мамы жар, у неё лактостаз и ужасно, невыносимо болит голова, пожалуйста, не плачь, не проси еды и чистой одежды, маме надо лечь на кровать, выключить свет, задёрнуть шторы, свернуть жгут из чулок и перетянуть голову так, чтобы череп затрещал. И спокойно умереть, сынок.

Не-е-ет, офонаревшая от болей, которые стали ещё чаще и сильнее, кормящая, вечно больная, забывшая, когда высыпалась, я таскалась по маршруту «аптека-поликлиника-рынок-продуктовый-почта» и обратно. С коляской на руках, третий этаж без лифта, а ничего, раньше в поле рожали.

Вскоре мигрени сделали меня почти овощем. К приступу вело всё: стресс, шум, резкий запах, случайно пойманная аллергия. Голова болела много и часто, а в промежутках я боялась, что она вот-вот заболит.

Жаловаться было нельзя — вот у меня, твоего мужа, тоже с похмелья иногда голова болит — и ничего, на работу иду, а ты, как тебе не стыдно?!

Приблизительно в те же годы я поняла что такое «спровоцировать мигрень алкоголем». И это не выпить две бутылки вина вечером и расплатиться утром жаждой и тяжёлой головой. Это когда боль может прийти после бокала вина. Сразу, как только отступит тень опьянения. И это будет не просто приступ, это будет царь-приступ. С невозможностью что бы то ни было делать, со светобоязнью, аурой, накатывающей волнами дикой болью под конец, когда хочется тихо подвывать вместе с Пилатом про яд и богов. Хочется протянуть руку за бокалом на Новый год? А ты хорошо подумала? Думаю, очень хорошо. Много нельзя, мало нельзя. Можно средне или лучше вообще не надо.

В те годы я несколько раз пыталась перебить головную боль такими способами, что потом было страшно. Однажды вечером, по зимней оттепели в темноте возвращаясь домой, нагребла в ладони большой ком мокрого снега и стояла, уткнувшись в его обжигающий холод всем лицом. Долго стояла. Очень долго. До пояса и белья промокла талой водой.

В острой части приступа не раз прикусывала руку между большим и указательным пальцем так, что оставались следы и не сходили днями.

Совала руки под ледяную или обжигающе горячую воду. Однажды, никому об этом не говорила, варила суп на семью, сходила с ума от боли и ненавистных запахов еды и… опустила локоть в кипяток, прямо туда, в бульон. Тем же движением, которым матери меряют температуру воды в детской ванночке.

Несколько лет спустя, как ни смешно, «развод пошёл мне на пользу». Видимо, «стресс с возу — мигренознице легче». Боль, конечно, время от времени напоминала о себе, и курортом это не было. Но всё же лучше, гораздо лучше.

А несколько лет назад, наслушавшись про мои мигрени и бесполезность обезболивающих, одна из моих врачей удивлённо вскинула брови: мол, Зоя, а почему вы не попробуете средства, специально разработанные для вашей проблемы? (Я и близко не знала, что существуют такие лекарства).

Она выписала мне препарат из семейства… Да не важно, из какого. Общедоступный, один из самых популярных. Думаю, что его коммерческое название значения не имеет, не то это лекарство, которое можно самоназначать себе после прочтения статьи, не так ли?

Я сходила в аптеку с рецептом, заплатила за выписанное и весь вечер читала огромный список побочек и противопоказаний. Он впечатлял, входило почти всё — буквально от аллергии до инфаркта. Нет, я бы ни за что. Никогда. Что я, враг себе, что ли? Но утром меня накрыл приступ.

И часу на восьмом я не выдержала и с настроем «Сгорел амбар — гори и хата» выпила пресловутую таблетку, которая накрыла меня обещанными мелкими побочками, чёрт бы её побрал. Конечно, было принято решение, что если выживу, то больше никогда. Да нафиг надо, какое-то издевательство над собой. Кто только такую дрянь придумал?

И тут я поняла, что голова больше не болит. Да, поколачивает сердчишко, да почему-то немного ноют мышцы всего тела, будто я накануне перестаралась с физкультурой, да, лучше бы лежать, пока действует такое непростое средство. Но боль прошла. Вся. Совсем.

Впервые за лет тридцать пять я сделала что-то при мигрени — и это правда помогло. Не перебило одну боль другой, а перестало болеть. Полностью.

Тому уже года два или три, наверное. Моя «волшебная таблетка» всегда со мной, и каждый раз она помогает. В сложных случаях, когда голова уже успела разболеться ни на шутку, в бой идёт вторая доза. Это уже с гарантией.

Да, я знаю, что это мне сильно повезло хотя бы на этом этапе. Такие препараты помогают не всем, и не все могут их принимать. А для меня, пусть к сорока годам, но избавление нашлось.

Мой сын принимает тот же самый препарат. Это неприятно, но спасает от переходящей в форменную пытку боли и возвращает в строй. Не всех. Мама по сей день спасается жгутом и уколами анальгетиков. Таблетки, которые душат нашу с сыном мигрень, ей категорически противопоказаны.

Источник